Георгий Борисович Бокий (1909-2001) - крупнейший кристаллограф, ученый и педагог.
Дважды - в 1997 и 2000 гг. Георгий Борисович давал мне рекомендации для баллотирования в члены-корреспонденты Российской Академии. Почему он это делал- для меня некоторая загадка, потому что более мы с ним не контактировали.
Ниже приведена запись нашего разговора 20.02.1997 г. в связи с выдвижением в члены-корреспонденты РАН по молодежному списку.

Показал ему письмо-поддержку, которую подписал Б.К. Вайнштейн. Он посмотрел мои оттиски. Я восторженно отозвался об его работах по бертоллидам пятидесятых годов. Полной неожиданностью для меня оказалось, что он их плохо помнил; забыл, что оппонировал диссертацию Б.П.Соболева. Заинтересовался способами определения температур плавления мнимых модификаций путем экстраполяции кривых ликвидуса и солидуса. Обсуждали кристаллохимию фторидов РЗЭ, в т.ч. структуру альфа-UO3. Я говорил о влиянии кислорода, приводящем в появлению нехарактерных для чистых веществ структурам; в т.ч. вошедший в учебники и справочники структурный тип кубического BiF3- фикция. Далее я спросил его мнение о понятии морфотропии и попросил посмотреть текст своей статьи – отказался, сказал, что очень занят, затягивает сдачу книги, и ближайшие месяцы посмотреть не сможет. Но: изменение структуры твердого раствора с концентрацией через двухфазную область тоже считает морфотропией, но своеобразной, в широком смысле слова.
Отметил важность четких определений. Пишет книгу о систематике силикатов. Вынужден приводить 16 определений силикатов. Только что был на заседании в Академии, где зашел спор о фундаментальной науке. Докладчики говорили каждый свое. Кто-то отнес к фундаментальной науке только математику и физику, а все гуманитарные выключил из этой группы. Б. проверил все словари - определения не нашел. С его точки зрения, фундаментальная наука та, которая направлена только на получение нового знания, без интереса к пользе. Например, вскрытие договора Молотова с Риббентропом - имеет фундаментальное значение, т.к. дает новое знание, которого ранее не было.
Проявил большой интерес к зависимостям растворимости от ионного радиуса для гетеровалентного изоморфизма. Не помнит мое выступление на совещании в Звенигороде в 1988 г. Объяснение второго пика растворимости MSO4 в Li2SO4 как внедрение бериллия в тетраэдры воспринял как очевидное. Затем откинулся в кресле и с довольным видом сказал: “ А знаете, первый кто четко понял разницу между видами изоморфизма, был Берцелиус. Он основал первое ВИНИТИ - прочитывал все химические журналы того времени и делал рефераты. Сразу понял изоморфизм. Между 1812 и 1824 годами опубликовал три статьи, последняя обзорная, где понял разницу между значительным изоморфизмом, который меняет формулу минерала, и микроизоморфизмом, а также между изовалентным и гетеровалентным изоморфизмом. Наверное, это Кошкаров, кто перевел статью на русский язык, она издана в Записках Горного института”. Я вытащил книгу Вернадского, которая была у меня кстати в портфеле, самое начало века, дорентгеновский период, четко прослеживается связь кристаллографии с физико-химическим анализом, что мне импонирует. Бокий: “Я с этой книгой знаком. Но, вы знаете, Вернадский все-таки недопонимал (недооценивал?) геометрию. Это его каолиновое ядро. Он его предложил из-за успехов органической химии. Он специально учредил рентгеновскую лабораторию в Институте для того, чтобы это ядро найти. Звягин сколько сил потратил. Оказалось, что никакого ядра нет. Я долго думал, как с этим быть. Все-таки, Вернадский понял особую роль алюминия, который может замещать кремний. Поэтому можно сказать, что он оказался прав наполовину.” Я со своей стороны: ” Это типично. Я как-то залез в Ломоносова. Наряду с блестящими догадками есть полная ерунда, например, соотнесение цветов спектра с солью, ртутью и серой. Т.е. тоже 50 на 50”. Б: “ Мы не можем ставить в упрек ученым прошлого то, что они что-то не поняли”. Я :”Но это помогает ориентироваться в современности - если кто-то выдвигает блестящую идею, кажущуюся безупречной, велика вероятность, что наполовину она окажется ложной.” Б.:” Ну а вот Берцелиус не ошибся. О нем есть хорошая книга, автор Соловьев. Кристаллохимик (?), пришел с войны покалеченный, экспериментальной работой больше не занимался, но зато хорошо занимается историей”
“Я могу рассказать, как я один раз разговаривал с Вернадским. Я тогда работал у Шубникова над кристаллизационным давлением, и по его совету пошел к Вернадскому. Он мне продиктовал 14 ссылок, называя журнал, год, том примерно, и сказал, что приходите ко мне, когда это проработаете. Я стал искать ссылки, и не нашел ничего, Т.е. Вернадскому казалось, что он все хорошо помнит, а на самом деле, у него уже все путалось. Так что второй разговор уже не имел смысла. Вообще Вернадский был кристаллограф посредственный. Он занимался тогда общими вопросами, очень важными” (волнообразное движение рукой).
“Я помню, как Шубников организовывал Институт кристаллографии. Сначала он хотел войти в отделение химии. Секретарем отделения был тогда Бах, очень старый. Мы около часа говорили с ним об этом, но понимания не встретили. После этого Шубников пошел к физикам.”. “А кто там его поддержал?” - “Не знаю... (Задумчиво) Но не Иоффе? Иоффе не очень поддерживал. Я кстати начинал работать в 1931 г. у Шубникова лаборантом, мы растили кристаллы сегнетовой соли, которые исследовал Курчатов. Я хорошо помню семинар, на котором Иоффе сказал, что он не понимает, зачем заниматься атомной энергией. “Это не источник, а кладбище энергии”. Будущий академик Зельдович работал в это время монтером в Институте, не имея среднего образования, и посещал эти семинары. Его вытащил Семенов, после того как тот начал поправлять докладчиков”