| Дмитриев И.С. Увещание Галилея. СПб: Нестор-История. 2006. Опус создан при поддержке Российского гуманитарного научного фонда. |
| Дмитриев И.С. Увещание Галилея. СПб: Нестор-История. 2006. Книгу я получил в подарок от автора, д. х. н., историка науки, директора Музея Д.И. Менделеева при С.-П.ГУ. Прочитав, испытал жестокое разочарование. Книга, содержащая многочисленные отступления, в основном посвящена событиям, последовавшим за опубликованием Галилеем 13 марта 1610 г. «Звездного вестника», содержащего его астрономические открытия (Млечный путь состоит из множества неподвижных звезд; поверхность Луны неровная; у Юпитера есть спутники); последующие астрономические открытия Галилея (фазы Венеры, солнечные пятна и вращение Солнца вокруг своей оси); борьба Галилея за признание истинности теории Коперника, и последовавшее решение Инквизиции (увещание Галилея в 1616 г). Главный нерв событий касался вопроса о движении Земли вокруг Солнца. Галилей настаивал, что это - физическая реальность, а не результат математических ухищрений. «Что касается учения Коперника, то оно, по моему мнению, не допускает компромисса, поскольку существеннейшим пунктом и общим основанием всей его доктрины служит утверждение о движении Земли и неподвижности Солнца. Поэтому учение Коперника следует или целиком осудить, или принять таким, каково оно есть». В то же время он, как правоверный католик, искренне пытался совместить науку и Священное писание и, более того, надеялся, что Церковь поддержит его идеи, а просвещенное папство станет эффективным инструментом научного прогресса. Кроме того, борьба шла за право свободно высказывать и отстаивать свое мнение. Над всеми этими событиями витала тень Джордано Бруно с его идеей множественности обитаемых миров, сожженного по решению Инквизиции 17 февраля 1600 года. Книга, в отличие от традиционной интерпретации указанных событий как конфликта ученого с католической церковью, предлагает на основе «системно-поликонтекстуального подхода» «принципиально иное понимание природы упомянутых событий». Дмитриев пишет: «их причины, динамика и фактологическая картина определялись, по моему мнению, системой сложным образом взаимодействующих контекстов: логико-методологического, конфессионально-политического, теологического, социокультурного и личностно-психологического». Нерв полемики, оказывается, фокусировался на проблеме природы научного доказательства! Более того, слово «репрессии» взято «из понятийного арсенала XIX-XX столетий и представляет собой терминологию «победителей»». «Архитекторов же католической реформы волновали несколько иные проблемы, суть которых далеко не всегда можно передать, используя традиционную оценочную терминологию». На самом деле основная задача книги, как мне кажется после ее внимательного чтения – максимально обелить церковь и выставить Галилея в неприглядном свете. При раскрытии темы автор демонстрирует ошеломляющую эрудицию, грациозно цитируя не только английские, но и латинские и итальянские фразы, иногда оставляя их без перевода; даже позволяя себе исправлять ошибки правописания в итальянских текстах XVII века (с. 108). Хотя допускает и свои, например, перепутав умножение с делением на стр. 216, а также год на стр. 157. Из Галилея Дмитриев всеми силами пытается сделать человека высокомерного, низкого и двуличного. Ему ставится в упрек: реальная самооценка великого ученого; отсутствие смирения и несдержанность в стремлении доказать свою правоту; то, что он не следовал простой истине: когда имеешь дело с идиотами, надо быть проще; наличие стратегии убеждения окружающих в правильности его выводов и интерпретаций; использование педагогических приемов и организация рекламной компании для пропаганды своих достижений и взглядов; публикация результатов на итальянском языке; посвящение спутников Юпитера правящей тосканской династии - все это обобщается как практическая ловкость, позволившая получать неслыханное жалование. Галилею ставится в упрек то, что склад его мышления был не такой, как у Кеплера, и он не только не вывел третий закон Кеплера, но даже не пытался этого сделать. Кроме того, Галилей не смог обосновать исчисление бесконечно малых, и не до конца разобрался в парадоксах континуума; поэтому, в частности, его утверждения не были доказаны как того требовали правила аристотеле-томистской логики, а представляли собой, якобы, только риторику. На самом деле рождение науки Нового Времени – и исчисления бесконечно малых не в последнюю очередь - свидетельствовало о существенной ограниченности аристотелевской логики как инструмента познания. Творцам науки надо было как-то пройти вперед; на «дорожное строительство» по полным правилам не хватало ни времени, ни сил. С другой стороны все церковные деятели у Дмитриева как на подбор: и умные, и образованные, и разносторонние, и ответственные. Даже Павел V Боргезе (по характеристике современника «каждый, кто желает быть у него в фаворе, должен изображать себя тупицей и невеждой») оказывается ренессансной личностью. А каким тонким изысканным интеллектуалом и полемистом предстает у Дмитриева иезуит Роберто Беллармино, на руках которого – кровь и пепел Джордано Бруно! А уж инквизиция-то какая лапочка! Юридическая щепетильность, пунктуальность, независимость в своих суждениях из нее так и прет! И работают много, а работа все прибавляется! Какой замечательный и тонкий термин придумывает Дмитриев, называя ее руководителей Библиократией! И того чище: «рабы высокой доли»! Такие мелочи, как секретность расследований и то, что Инквизиция безжалостно карает тех, кто осмеливается разглашать ее тайны, и практикует пытки в качестве детектора лжи и с целью выяснения истинных намерений – ну, это просто небольшие особенности интеллектуального диспута, не заслуживающие специального упоминания. Равно как и законодательно закрепленная непогрешимость одной из дискутирующих сторон. Ну и, конечно, лицемерная интерпретация сжигания заживо как гуманной казни без пролития крови. "Палач не знает роздыха! Но все же, черт возьми, работа-то на воздухе, работа-то с людьми!" (В. Вишневский) Трепетно раскрывает Дмитриев сложный и многогранный менталитет контреформационной Церкви. Как же им было тяжело, бедолагам! Власть, власть уплывает из рук! Тут и протестантство, и английский король смеет заявлять, что Церковь не имеет права его низвергать, и Венеция запрещает отчуждать в Республике земли в пользу духовенства без разрешения сената, и в Китай надо суметь и успеть протянуть хищные лапы. И еще эти инакомыслящие! Запрещаешь, запрещаешь им думать (« … никто не имеет права иметь собственные суждения и искажать смысл Священного Писания согласно собственным убеждениям» - из декрета Тридентского собора от 8 апреля 1546 г), подвергаешь пыткам, сжигаешь на кострах, а они - думают! А Галилей – такая бяка - никак не хотел войти в их положение! - «не только торопился, но и рассуждал о весьма тонких материях…, не принимая в расчет всю сложность и противоречивость современной [ему] конфессионально-политической ситуации в Европе». Абзац! И не имеет никакого значения, что Галилей был прав. Не надо было ему суетиться, делать такие кардинальные выводы по поводу гелиоцентрической системы: оснований было маловато, обоснования хромают. Надо, надо было ему еще подумать, не делать рискованных шагов, повременить, посомневаться, покопаться в себе, поточить аргументы, и поскромнее, поскромнее быть! И уж конечно не докучать таким занятым людям! Надо сказать, что в этих нападках Дмитриев несамостоятелен. Личная неприязнь, зависть, скрытое соперничество, приверженность к вековым догмам, боязнь остаться без учеников и, соответственно, без куска хлеба – вот движущие силы этих нападок, начиная с июня 1610 г. «Время шуток, господа перипатетики, прошло! Теперь посягают на честь и положение вашего князя. Галилей с развернутыми знаменами решительно идет на приступ утеса доктрины перипатетиков, доныне непобедимой и славной!.. Кто ведает, сколько юношей с живым умом, жаждущих много знать, соблазнившись новизной учения, неосмотрительно сойдет с ровного и надежного пути перипатетической философии на другой путь, полный поворотов, который все в мире представляет по-иному! Мешкать нельзя, расплачиваться придется опустелыми аудиториями университетов!» (Артуро д,Эльчи, попечитель Пизанского университета, август 1612 г - цит. по Штекли, стр. 177). В частности, органически не переносит Галилея Фейерабенд. Многие аргументы и детали Дмитриев позаимствовал из многочисленных зарубежных монографий. Часть этих работ вызвана просто стремлением найти свою нишу в исторической науке. Но, по-видимому, черная зависть посредственностей, подпитанная осознанием собственной ограниченности, до сих пор имеет место. Что же следует из этой напичканной эрудицией книги? Тщательность проведенного Дмитриевым анализа придает дополнительную весомость выводу, которого он не делает, но который, впрочем, давно известен. Наука и Библия несовместимы. Этот результат вполне возможно распространить и обобщить не только на католичество, но и на христианство и на религию вообще. «Традиционно Контрреформацию характеризуют как эпоху, «когда католическая церковь жесточайшим образом подавляла проявления свободомыслия», и связывают с такими явлениями как усиление центростремительных тенденций в политике римско-католической церкви, репрессии, возрождение в 1542 г. Римской Инквизиции, поставившей под свой контроль практически все сферы человеческой деятельности, публикация Пием IV “Index librorum prohibitorum”(1564), ограничение интеллектуальных свобод (в том числе запрет чтения Библии на национальных языках), отрицание позднесредневекового и ренессансного культурного плюрализма в пользу томизма и т.д.». Вся книга, весь тщательный анализ автора показывает, что все это именно так. Никаких противоречий (за исключением, пожалуй, роли томизма) не возникает. В книге сообщаются только кое-какие мелкие детали по поводу механизмов функционирования и реализации всего вышеперечисленного. Борьба между различными группировками католической элиты, в центре которой оказался Галилей, скрупулезно разобранные разногласия иезуитов и доминиканцев - это по большому счету - мышиная возня. Ни папа, ни кардинал Беллармино не сомневались в чистоте веры Галилея, и не испытывали к нему никаких враждебных чувств. И Галилей, и Беллармино стремились сформировать новые правила диалога между теологией и наукой. Эти поиски, в ходе которых Галилея упорно учили притворству, полностью провалились, после чего был использован административный ресурс. Этот конфликт привел, в конечном счете, к утрате ведущего положения Италии в науке, а потом и в технологии, переходу лидерства в научном отношении в протестантские страны, где разум был отчасти раскрепощен. Часто встречается точка зрения, что "Галилей...выступил защитником научного метода от религиозных влияний" (Р. Баландин, предисловие к книге. В.И.Вернадский. Биосфера и ноосфера. М.:АйрисПресс, 2007). Это не так Галилей, как искренне верующий человек. пытался примерить науку и религию. Но есть истины. которые выясняются и доказываются не логическими аргументами и не таблицами измерений, а собственной жизнью. Маленький частный вопрос: что движется - Земля или Солнце – является тестовой проверкой Библии. Если представления о земной географии, топографии и динамике в ней весьма и весьма приблизительное, можно полагать, что такую же ценность имеют и приводимые в ней сведения о географии / топографии небесной. Знакомство с атмосферой Италии эпохи Контрреформации, когда инквизиция проверяла любого, кто распространял новые идеи, является неплохим предостережением нашим современникам. Итак, слово Галилею: «Я предпочитаю найти одну истину, хотя бы и в незначительных вещах, нежели долго спорить о величайших вопросах, не достигая никакой истины». «мне кажется, смешно было бы думать, что вещи в Природе начали существовать тогда, когда мы начали их открывать и разуметь. Но если бы разумение людей должно быть причиной существования вещей, то нужно было бы, или чтобы одни вещи существовали и одновременно не существовали (существовали для тех, кто их знает, и не существовали для тех, кто их не знает), или чтобы разумения небольшого числа людей или даже одного человека было достаточно, чтобы сделать их существующими; но в этом последнем случае достаточно, чтобы один человек уразумел свойства Медицийских планет, чтобы они стали существовать на небе, и следовательно, чтобы другие удовлетворились этим». «Священное Писание никогда не может вводить в заблуждение или заблуждаться… но заблуждаться могут иной раз его истолкователи и изъяснители. Ошибки могут быть различными, и одна из них является очень серьезной и очень распространенной; именно, ошибочно было бы, если бы мы захотели держаться буквального смысла слов, ибо… тогда пришлось бы с необходимостью признать, что Бог имеет руки, ноги, уши, что Он подвержен человеческим страстям, как например, гневу, раскаянию, ненависти; что Он также иногда забывает прошлое и не знает будущего… Писание … во многих местах не только допускает, но и с необходимостью требует истолкования, отличного от кажущегося смысла его слов…в Писании, чтобы приноровиться к пониманию большинства людей, высказываются многие положения, несогласные с истиной, если судить по внешности и брать буквально его слова, тогда как Природа, напротив, непреклонна и неизменна, и совершенно не заботится о том, будут или не будут ее скрытые основы и образ действия доступны пониманию людей, так что она никогда не преступает пределы законов, на нее наложенных … ни одно изречение Писания не имеет такой принудительной силы, какое имеет любое явление Природы… Кто захочет поставить границы человеческому гению? Кто захочет утверждать, что нам известно уже все, что принадлежит к миру познаваемого?» «Я не думаю, что обязан верить, будто Бог, наделивший нас чувствами, языком и разумом, определил нас отказаться от использования этих средств» «Хотя божественный разум знает в них [в математических науках] бесконечно больше истин, ибо он объемлет их все. Но в тех немногих, которые постиг человеческий разум <…> его познание по объективной достоверности равно божественному» «Я не хочу, чтобы наша поэма была настолько связана требованием единства, чтобы у нас не оставалось бы свободного поля для эпизодов». «Я пишу разговорным языком, т.к. необходимо, чтобы любой человек мог прочесть … Меня побудило к этому зрелище того, как многие берутся за занятия, оставаясь безразличными к избранной профессии врача, философа и т.д. и не обладая способностями, и как другие, способные, погружаются в семейные заботы или в другие далекие от литературы занятия, потому что… обладая природными дарованиями, они всю жизнь не в состоянии понять содержание латинских трудов, внушив себе, что эти книги содержат сплошь важные и недоступные их разумению вещи по логике и метафизике, между тем природа, давшая им, как и философам, глаза, чтобы видеть ее творения, дала им также разум, чтобы быть в состоянии понимать и постигать эти творения». Из письма Джованни Баттиста Балиани от 7 января 1639 г. « Я ничего не предполагаю, кроме определения движения, о котором хочу толковать и чьи особенности хочу показать, подражая в этом Архимеду в его сочинении О спиральных линиях. В указанном сочинении Архимед, разъяснив, что он понимает под движением по спирали, слагающимся из двух равномерных, одного – прямолинейного, а другого – кругового, непосредственно переходит к демонстрации его свойств. Я заявляю, что хочу исследовать, каковы признаки, присущие движению тела, начинающемуся с состояния покоя и продолжающемуся со все возрастающей одинаковым образом скоростью, а именно так, что приращения этой скорости происходит не скачками, но плавно, в соответствии с возрастанием времени <…>. И не делая никаких других предположений, я перехожу к первой теореме, в которой доказываю, что отношение между путями, пройденными таким телом, являются квадратом отношения между временами, и затем продолжаю доказывать большое число других особенностей <…>. Возвращаясь, однако, к моему трактату о движении, [скажу, что] я привожу доводы ex suppositione относительно движения , определенного указанным выше образом, так что даже если некоторые выводимые таким путем следствия не будут соответствовать всем особенностям естественного движения падающих тяжелых тел, то для меня это не будет иметь большого значения, ведь никто не упрекает доказательства Архимеда за то, что в Природе нет тел, движущихся по спирали. Но при этом <…> мне повезло, поскольку движение тяжелых тел и их свойства в точности соответствуют свойствам, продемонстрированным мною, исходя из движения, мною определенного». Письмо Р. Каркави от 5 июня 1637 г. : «если опыт покажет, что такие свойства [ускоренного движения] действительно обнаружатся в движении тяжелых тел, свободно падающих, то мы можем, не боясь ошибки, утверждать, что это и есть то самое движение, которое я определил и предположил; но даже если этого не произойдет, мои доказательства, основанные на моем допущении, ничего не теряют в своей силе и убедительности». «Можно ли унять глупцов, которые в момент, когда оспариваешь одну их глупость, выдвигают другую, еще большую?» «Молчать – удел отчаявшихся и убежденных, отдаться злобе и унынию – крайне нетактично, шутки и остроты неуместны в философии, признать ошибку и выразить согласие и благодарность тому, кто преподал истину, многим кажется недостойным (мне же это представляется высокоблагородным); решится заполнять рукописи туманными, лишенными смысла и понимания высказываниями по всякому поводу могут только те, кто ищет похвалы толпы, которая тем больше чтит, чем меньше понимает, и тот, кто идет на это, достоин презрения; и наконец, истину, нашедшую подтверждение…, совершенно невозможно опровергнуть рассуждениями». Мне повезло: я видел Владимира Высоцкого в роли Галилея в пьесе Бертольда Брехта. Литература. 1. Ольшки Л. История научной литературы на новых языках. Т.3. Галилей и его время. М.-Л.: Гостехтеориздат. 1933. 2. Выготский М.Я. Галилей и инквизиция. М.-Л. 1934. 3. Кузнецов Б.Г. Галилей. М.: Наука. 1964 г. 318 с. 4. Штекли А.Э. Галилей. М.: Молодая гвардия. 1972 г. Первые три книги опираются на эрудицию, скажем так, не меньшую, чем у Дмитриева. Но по четкости изложения, ясности мысли и стиля значительно его превосходят. Книга Штекли – не научное исследование. Она написана для молодежи, и поэтому более сконцентрирована на эмоциональном фоне происходившего, который передан очень удачно, несмотря на слишком прямолинейные психологические реконструкции. Кроме того, она содержит прекрасную подборку портретов действующих лиц. |