Мои учителя
Я получил хорошее советское образование, за которое мне никогда и нигде не было стыдно. Утверждение о том, что советская система образования оболванивала учащихся и отучала думать - это большая ложь, часть громадной системы дискредитации, охаивания и разрушения.
Везде и на всех уровнях обучения в первую очередь учили думать. Ну а если при этом, как ни думай, теорема Пифагора всегда получалась одна и та же - то упрек уже не по адресу.
Это относится даже к военной кафедре. Недавно одному молодому банкиру я по памяти процитировал из воинского устава действия командира, получившего задачу - он бросился записывать.
Единственное встретившееся мне исключение - кафедра техники безопасности и охраны труда :).
Я пошел в школу шести лет (см. Л.Н. Толстой «Филиппок»). У меня было много хороших учителей. В 9-10 классах я учился в школе № 56 им. 10-летия советской власти (ныне им. Легасова). Там было блестящее созвездие учителей: Бронислава Соломоновна Фридман (история),
Лидия Владимировна Кистенева (химия),
Вера Васильевна Ваганова (русский язык и литература),
Виктор Павлович Лифатов (изкультура).
В МИТХТ им. М.В.Ломоносова я слушал Ивана Владимировича Тананаева (неорганическая химия). Квантовую химию читала Мира Ефимовна Дяткина, техническую механику – Израиль Моисеевич Черномырдик. Прекрасный курс процессов и аппаратов вел Владимир Львович Пебалк. Семинары по истории КПСС вела Клара Ивановна Васюрина. В зрелом возрасте индицировать вручную порошковые рентгенограммы меня учили Феликс Максович Спиридонов и Леонид Михайлович Ковба. Электронной дифракции и немецкому менталитету меня учил Ортвин Грайс, Гамбург. Очень полезным для меня был семинар по росту кристаллов, который вел Александр Александрович Чернов. В последние годы я много почерпнул из бесед с Леонидом Антоновичем Серафимовым.
Но в первую очередь я выделяю среди моих учителей троих.
Учитель математики
Школа № 56 считалась специализированной с математическим уклоном. У меня было два учителя математики одновременно. Оба они меня поразили. Поскольку тогда вошли в моду ЭВМ, в школьной программе появился предмет “программирование”. Учитель Борис Адольфьевич, насколько я понимаю, был не педагог вовсе.
Программирования как такового не было. Была экскурсия, чтобы посмотреть на шкафы, называемые “Минск-220”, и в классах - огромные арифмометры типа Рейнметалл, размером с персональный компьютер. И при этом – давались основы высшей математики (тогда в школьной программе ее не было). Прорешали огромное количество задач на пределы. Б.А. демонстрировал виртуозное, мастерское решение задач - легкость. Но как же он проигрывал в сравнении! А сравнивать было с кем: заслуженный учитель РСФСР Николай Филиппович Власик.
Он показал на школьном материале, в первую очередь геометрии, математическую строгость и требовал ее беспощадно. Таким образом, я увидел и почувствовал сразу, как говорили в Италии эпохи Возрождения, как ars inveniendi (метод изыскания), так и ars demonstrandi (метод доказательства).
Видимо, требование строгости легло на подготовленную почву. Как раз летом после 8 класса я осознал геометрию как систему.
Николай Филиппович! Сухость. Четкость. Требование предельной аккуратности. Безжалостность к расхлябанности. Снижал оценку за неряшливую запись. Поощрял простейшие элегантные решения. Скупость на похвалы. Помню, как я вызвался доказывать у доски иррациональности числа pi (знал не по школьному учебнику). Сначала сдержанно похвалил, потом сказал « а запись..» и остановился, поджав губы. В конце 10 класса я сходу выдал формулу объема многогранника, описанного вокруг шара (RSпов/3). Он спросил, по своей привычке, пережевывая слова: «Знали ли Вы эту формулу раньше?».
От него я получил навык обязательного анализа сделанных допущений.
Мы знали, конечно, что Николай Филиппович прошел войну. Но это не вызывало особых эмоций - это было обычное дело. С сайта школы № 56 я узнал, что Николай Филиппович был человеком высокой культуры. Играл на пианино, участвовал в театральных спектаклях. Вот это совершенно неожиданно и никак не стыкуется с его образом предельно строгого и сухого человека. Т.е. он четко играл свою роль педагога, как он ее понимал, и не давал прорваться на уроках своей сущности. В этом есть какой-то высший смысл, который для меня, немного понюхавшего в свое время педагогики, загадочен. Выразить себя на уроках - это ведь самый простой путь к ученикам.
Окончив школу, я поступал на мехмат МГУ. В тот далекий 1966 г. сошлись одновременно три выпуска – кончали 10 и 11 классы (из-за очередной реформы образования) и техникумы. Конкурс 6 человек на место (больше половины - медалисты) я не прошел. Я если бы прошел? Кто знает…
Я, еще будучи студентом МИТХТ, с гордостью принес Николаю Филипповичу номер Журнала физической химии со своей первой статьей, основанной на свойстве выпуклости термодинамических функций.
Мой тренер
Мой тренер по баскетболу - Александр Константинович Орехов (слева) и Юра Алексеев.
Спортлагерь МИТХТ, 1967 г.
Он был по баскетбольным понятиям невысок – 180 см. В свое время он выступал за сборную РСФСР. Именно недостаток роста не позволил ему пойти дальше. Но как он играл! На четвертом курсе в зимние каникулы команда МИТХТ отправилась в Днепропетровск для встречи с дружественным Химико-технологическим институтом. Из 82 очков нашей команды Орехов забросил 62. Причем тогда не было трехочковых бросков, а его любимым был бросок из центрального круга двумя руками от груди.
Я поступил в МИТХТ 16 лет. Я был большой, довольно рыхлый, совсем не спортивный. Хотя и неплохо играл в пинг-понг, что в последствии прошло проверку во время командировки в Китай. С большим трудом мне давался бег. Мяча в руках практически не держал. И попал в баскетбольную секцию.
Мы тренировались и играли в зале здания бассейна в Лужниках. Надо сказать, что тот же зал в другие часы арендовал дипкорпус США. Тренировочные упражнения давались те же, что и для сборной СССР. К сожалению, используя меня на позиции тяжелого форварда и центрового, Александр Константинович не ставил мне специально технику центрового. Много тренировались один на один (все просто- вот мяч, вот корзина, вот противник), трое на трое. У нас играли Ваня Василенко (давно профессор), Гарик Еременко (Еременко Игорь Леонидович, академик РАН, заведующий лабораторией ИОНХ им. Н.С.Курнакова РАН).
МИТХТ – маленький институт. За баскетбольную команду на первенство Москвы играл сам Орехов, иногда он приводил еще одного мастера – подставку. И почти сразу же меня, рохлю, который почти ничего не умел, он стал подпускать на игры с взрослыми мужиками. Целый год я играл по системе две минуты - два очка - один фол.
Баскетбол – это мужская игра. Техника важна, но главное - характер. На тренировке локтем мне выворотили передний зуб, я его вставил на место и он прижился. Противник выше тебя, старше, сильнее, мастеровитее – это не важно. У тебя сбита дыхалка и колено болит – это никого не интересует. Вышел играть – играй. Не можешь играть – сделай так, чтобы противник не сыграл. В крайнем случае «сладить не слажу, так хоть соплями измажу».
Можно проиграть, но никто не должен тебя сломать.
Книжечка первого разряда, полученная в 1969 г., на третьем курсе, мне дорога.
Гуру.
Юрий Гаврилович Сизганов, слесарь-механик 6 разряда, в последствии мастер высшей квалификации. Он учил не только работать с железом, он был учителем жизни. Главное, что он делал сам и что приучил делать – это оценивать людей, поступки, обстоятельства с этической точки зрения, не взирая ни на какие формальные стороны. При этом мораль его было своеобразна и сильно отличалась, например, от христианской. Одно из его любимых выражений было “Нельзя воспитывать свиней”.
Сочный и выразительный язык. "Делать надо хорошо - хреново само собой получится". "Шлифуйте мордами углы". "Вещи надо называть своими именами - тогда понятней выходит"- и называл.
Помню, из любопытства завернул я как-то раз свежевыточенную из меди пару болт-гайка. Узнал я много нового как о себе, так и об атомной диффузии. Сидит он как-то, конструирует ячейку для измерения ионной проводимости, и соображает, нужно ли приделывать наружное водяное охлаждение. Требование – измерения должны проводиться до 600 С. Приговаривает: «Шестьсот градусов...Да... Гм… Шестьсот градусов! Да что шестьсот градусов! Да я шестьсот градусов на /// видал!».
Смерть его была ужасной. Погубило его общее одичание, называемое демократизацией.